Дмитрий Медведев в прямом эфире беседовал с руководителями трёх российских телеканалов – Первого, "России" и НТВ: Константином Эрнстом, Олегом Добродеевым и Владимиром Кулистиковым.
К.ЭРНСТ: Добрый день, уважаемые телезрители!
Сегодня, как и год назад, мы имеем возможность подвести итоги года в эфире трех федеральных каналов в разговоре с Президентом Российской Федерации Дмитрием Анатольевичем Медведевым.
Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич.
Д.МЕДВЕДЕВ: Добрый день!
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, у каждого человека, вспоминающего уходящий год, есть такие образы-вспышки, которые остаются в нем навсегда. Что останется в Вашей памяти о 2010 годе?
Д.МЕДВЕДЕВ: Думаю, это правильное сравнение. Я назову пять таких образов, не претендуя, конечно, на исключительность.
Во-первых, и это, может быть, такое длительное событие, но для всех нас очень важное. Это выход из глобального экономического кризиса. Мы действительно в этом году не падали вниз, мы уже росли, мы развивались. Да, с трудностями, с проблемами, с изъянами, но тем не менее это был уже достаточно устойчивый рост. Мы выходим приблизительно на четыре процента роста валового внутреннего продукта. При этом это рост не просто стандартный для нас, но все-таки в этом росте есть элементы модернизации нашей экономики, а стало быть – модернизации жизни.
Во-вторых, и это тоже очень важная тема, – это наш новый взгляд на проблему детства и на то, что мы называем демографическим развитием России. Я специально выбрал эту тему в своем Послании как главную, как профилирующую, и предложил целый набор мер.
Являются ли они достаточными – думаю, что нет. Мы будем стараться совершенствовать эти институты, эти меры. В любом случае это центральное звено социального развития. Без правильной политики по отношению к детям у нас нет будущего.
Третья очень важная тема, которая, конечно, сегодня тоже вспоминается – это те погодные сложности, те пожары, те аномальные явления, которые сотрясали нашу страну летом этого года. Это была очень тяжелая ситуация и психологически, и физически, и, к сожалению, она отразилась на нашей экономике. У нас из-за этого несколько снизились и темпы развития, и в ряде случаев с продуктами стало труднее. Безусловно, это тоже было очень тяжелым событием, тем более в ходе него погибли люди.
Есть еще одна тема, которая, на мой взгляд, очень и очень важна – это тема безопасности. Безопасность нами понимается не только как внутренняя ситуация, хотя это, безусловно, очень важно, но и как глобальная безопасность. Этот год ознаменовался очень серьезным событием. Мы сумели с американцами выйти на подписание важнейшего договора – Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений. И этот документ, конечно, является краеугольным камнем обеспечения безопасности на, может быть, ближайшие десятилетия и в мире, и на европейском континенте. Я очень рад, что мы двигаемся по процессу ратификации этого документа.
И я, конечно, не могу не упомянуть такое событие, как 65-летие Победы. Это, безусловно, наша особая дата, это то, что нас делает гражданами России, то, что нас превращает в современных людей, но в то же время не дает забыть о прошлом.
Вот эти пять событий я бы назвал в числе, может быть, самых важных, самых сложных. При этом, конечно, думаю, можно назвать и целый ряд других. Мы об этом, естественно, с вами поговорим. Например, я считаю, что очень важной является наша работа по совершенствованию правоохранительной деятельности, борьбе с преступностью, совершенствованию законодательства о деятельности правоохранительных органов.
В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, об СНВ. При Картере и при Клинтоне мне очень нравилась одна фраза у О’Генри в "Королях и капусте": "В тот год в Соединенных Штатах ко всем прочим несчастьям был президент-демократ". А вот Обама, демократ, совершенно не такой человек, он молодец. Он продавил через сенат этот важный документ об СНВ. Скажите, пожалуйста, а почему вчера так поздно состоялся с ним разговор, он что, праздновал ратификацию?
Д.МЕДВЕДЕВ: Да, нет, он уехал отдыхать. Разговор действительно с ним был довольно поздно, уже после 11 часов вечера по нашему времени. Но он как любой человек имеет право на отдых. Он уехал отдыхать на Рождество, но как мне представляется, он уехал с чувством выполненного долга. Потому что он действительно молодец, я с Вами согласен. Он сумел в довольно непростых условиях продавить ратификацию важнейшего документа по СНВ, потому что, я об этом только что сказал, на мой взгляд, на этом будет основываться наша безопасность на ближайшие годы.
Я вообще могу сказать, что мне работается с Президентом Обамой легко, он человек, который умеет слушать и слышать, человек, который не находится в плену у каких-то стереотипов. Человек, который в принципе, может быть, для политика это самое главное, отвечает такому условию: он выполняет обещания – будь то СНВ, будь то ВТО, будь то ратификация одного из очень важных соглашений по атомному сотрудничеству или работа по международным вопросам. Так что я желаю моему коллеге хорошо отдохнуть. Он качественно сделал свою работу, о чем я ему вчера и сказал: "Барак, отдыхай".
В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, в следующем году ему не будет так комфортно работать, все-таки поражение на выборах в ноябре затрудняет многие его позиции. Скажите, пожалуйста, нет ли угрозы того, что Ваши договоренности не будут выполнены и наши отношения с Америкой пойдут вспять?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, надеюсь, что эта угроза будет минимизирована. Понятно, в Америке есть люди, которые относятся с симпатией к так называемой перезагрузке отношений, а есть люди, которых колотит от этого. Они считают, что все зло концентрируется в Российской Федерации. Такие люди там действительно есть. Ну, что делать. В общем, это следствие развитости демократии. Потому что к власти приходят люди с разными убеждениями. И они эти убеждения стараются проводить через законодательные органы. Но я надеюсь, что все-таки американскому обществу и американскому истеблишменту достанет такта и выдержки для того, чтобы продолжить этот курс. И Президенту Обаме будет, может быть, труднее, но все-таки он сможет справиться с этими проблемами.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, год назад в этой студии, говоря об итогах 2009 года, мы говорили о результатах того, что произошло, подсчитывали убытки от кризиса, говорили о прогнозах выхода, и Вы сказали, что надо воспользоваться ситуацией, воспользоваться шансом преодолеть технологическую отсталость.
В уходящем году слово модернизация было, пожалуй, самым популярным термином в российской внутренней политике. Как Вы оцениваете первые результаты модернизации для понимания рядового россиянина, обывателя?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, я оцениваю их неплохо. Я считаю, что они есть. Но их не много. Мы люди все-таки, надеюсь, прагматичные, мы с самого начала понимали, когда этот курс начал формироваться, и я это понимал, когда известную статью писал, что за один год каких-то колоссальных успехов не достичь.
Но что важно. Действительно, модернизация вошла в политическую повестку дня. Об этом не только говорят, а работают над этим. Законы принимаются, спасибо Государственной Думе за то, что за это взялась и поддерживает курс Президента. Постановления Правительства выходят на эту тему. Самое главное, что в общем даже бизнес стал гораздо более внимательно относиться к инновациям.
Здесь не произошло какого-то коренного перелома, но все-таки наш бизнес понимает, что если не вложить деньги в модернизацию производства, в инновации, если не заниматься этими пятью приоритетами, то скорее всего нас ждет технологическая отсталость и сырьевая зависимость экономики. Что, собственно говоря, в последние годы и наблюдалось по многим оценкам.
Поэтому модернизация идет, темпы ее, может быть, стали больше, чем были в начале уходящего года, но, конечно, сделано еще совсем не много. А что касается обычных вещей, знаете, даже лампочки стали появляться уже – те, которые являются современными, те, которые меньше электричества тратят. Значит, нужно заниматься этим и на бытовом уровне.
О.ДОБРОДЕЕВ: Вы уже упомянули, Дмитрий Анатольевич, о ключевой теме Вашего Послания – о теме детства. Но здесь есть еще одна проблема, которая сильно волнует общество – это проблема брошенных детей.
Мы знаем, что в России родители часто пьют, дети действительно брошены, предоставлены сами себе. И отсюда возникают самые разные угрозы, я уже не говорю о том, что просто дети часто являются источником дохода для родителей в этих ситуациях. А на улице и в школе их поджидает страшнейшая, наверное, проблема нашего времени – наркотики. С этим сталкиваются все больше и больше наших соотечественников. Что здесь можно предпринять?
Д.МЕДВЕДЕВ: Это действительно большая проблема. И хотя частично я говорил об этом в Послании, действительно, остаются темы, которые либо вообще не находятся, может быть, под прямым вниманием, либо как-то стыдливо прячутся в разные укромные места.
Если говорить о брошенных детях. У нас их действительно много. При том что вроде бы формальные показатели сиротства за последние годы объективно стали меньше. У нас, например, в домах ребенка и детских домах где-то на одну треть сократилось количество детей, в том числе за счет усыновления, удочерения.
Наверное, это неплохо, если это осуществляется в соответствии с законодательством и за этим следят потом. В то же время есть дети, которые формально имеют семью, но которые страдают в этой семье. И вот тут статистики нормальной у нас нет. Я именно поэтому ввел специальную должность Уполномоченного по правам ребенка. И он довольно активно взялся за свою работу, смотрит за ситуацией в разных местах. Такие же позиции должны появиться и в регионах. Я в этом абсолютно уверен.
Потому что самое главное – это диагностика. Вовремя определить какую-то угрозу для жизни и здоровья ребенка и принять решение. Решения тоже могут быть разные. У нас в прошлом году более 60 тысяч родителей были лишены родительских прав. К этому нужно относиться внимательно.
С одной стороны у ребенка только одна мама и один папа. И если власть принимает такое решение, по сути она лишает ребенка самых близких людей. Но в ряде случаев это делать необходимо просто для того, чтобы ребенок остался цел. И вот это уже задача для властей и для общественных организаций, в том числе для неправительственных организаций, которые как раз в этом направлении, как мне представляется, должны проявлять повышенную, особую активность и внимание.
Вы знаете, вообще то, что мы взялись за тему детства, материнства, демографии – все-таки привлекло внимание общества к этим делам. Я смотрю, какое количество людей пишет об этом, обращаются ко мне: и так, и сяк, и через интернет. И вы знаете, всегда можно уловить какие-то тенденции, какие-то тренды. Может быть, даже что-то поправить.
Не так давно был подписан закон, касающийся ряда женских пособий – по беременности и родам, по уходу за ребенком. В принципе, когда Правительство его готовило, они считали, что он отразится на относительно небольшом количестве женщин: кто-то выиграет, кто-то, может быть, что-то потеряет. Но я получил большое количество обращений, люди задают вопрос: как это так, Вы все-таки занялись демографией, занялись охраной детства, а это пособие для кого-то может стать меньше. Разве это будет способствовать созданию нормальной семьи и рождению детей?
Поэтому хотел бы сказать прямо сейчас, что я принял решение вернуться к обсуждению этой темы и подготовить такие изменения, которые позволят самой женщине определить период, из которого будет рассчитываться это пособие. Как она хочет, пусть так и будет. И тогда эти вопросы, которые возникли, будут сняты. Я почему об этом специально говорю во всеуслышание? Потому что власть должна слышать то, что ей говорят граждане. Но если сделано что-то, что создает проблемы, не грех и поправить. Это нормально.
В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, о наркотиках все-таки. Вот уральский парень Егор Бычков взялся за борьбу с этой бедой в своем родном городе Нижний Тагил. Его наше правосудие на радость местным наркобаронам чуть не "закрыло" на несколько лет. Вмешалась общественность, спасибо – Вы высказались. Снята эта опасность.
Он в своей работе достаточно широко применял методы принуждения наркоманов, принуждения их к тому, чтобы они все-таки оставили эту пагубную привычку. Скажите, пожалуйста, как Вы считаете, не стоит ли эти методы шире использовать, тем более что такая практика существует в развитых странах мира, в Соединенных Штатах, например?
Д.МЕДВЕДЕВ: Я не специалист, конечно, но выскажусь. Во-первых, тема наркомании в школе, наркомании в университетской среде у нас не популярна. Возникает периодически такое ощущение, что этого нет. Но это, к сожалению, есть. Даже по официальной статистике 160 тысяч наших детей, которые учатся в школе, имеют наркологические проблемы. Это колоссальная цифра – 160 тысяч!
РЕПЛИКА: Очень много.
Д.МЕДВЕДЕВ: Это очень много. Причем это, я говорю, официальная статистика. Вы знаете, об этом нужно говорить вслух. Не стесняться. Потому что в ряде случаев, я помню даже, я как-то разговаривал с представителями СМИ, они говорят: "Знаете, эта тема тяжелая, лучше об этом не говорить, у людей настроение портится, и так вокруг все бывает не весело, еще про этих наркоманов".
Это осталось еще, может быть, с советского периода: "У нас нет наркомании. У нас все в порядке". И этот стереотип где-то внутри людей, может быть, сохраняется. К сожалению, об этом нужно бить в набат.
Но это касается внешней стороны. Что касается лечения, то я не специалист. Методики используются разные. Эти методики должны быть законными. Конечно, насилие – это плохо. Это вызывает возмущение. В то же время, Вы знаете, это вопрос выбора. В конечном счете, мне думается, это решение должен принимать сам наркозависимый человек, может быть, его близкие. Потому что в ряде случаев нет никаких шансов иначе вытащить человека. Дилемма выглядит просто: или смерть, или, может быть, какое-то насилие и излечение. И об этом тоже должны помнить критики таких подходов.
О.ДОБРОДЕЕВ: Может быть трудом, делом как-то лечить? Мы прекрасно помним, как поколения советских людей мечтали о своих шести сотках. И очень большой отклик вызвала Ваша идея в Послании о предоставлении земельных участков семьям, где много – три и больше – детей. Вообще в России, мы с Вами прекрасно знаем, миллионы гектаров брошенных земель. Может быть все-таки подумать, как вернуть нашего человека на землю и нащупать механизм наделения тех, кто хочет, земельными участками?
Д.МЕДВЕДЕВ: Олег Борисович, всё время об этом думаю. У нас действительно уникальная страна. У нас самая большая территория. Да, она, конечно, состоит и из северных земель, но не только. И в принципе Россия исторически всегда была самым крупным аграрным государством. У нас и сейчас по запасам пашни 10 процентов от мирового уровня и 20 процентов запасов воды.
Помимо того, что это колоссальный капитал для того, чтобы заниматься аграрным бизнесом, экспортировать продукцию, обеспечивать свою продовольственную безопасность, это и возможность жить по-человечески.
Мы же знаем, как всё происходило. Огромное количество наших людей ютится в малогабаритных квартирах. Причем когда-то это было хорошо, потому что не было вообще ничего, одни коммуналки. Но в принципе нам нужно рассредотачиваться по всей территории страны. Нам нужно обязательно заниматься правильной земельной политикой.
Дети и стимулирование к рождению детей – это лишь одно направление. И я надеюсь, что этот опыт будет востребован, сейчас как раз готовятся нормативные акты на эту тему. Но в принципе нужно думать о том, чтобы наши люди могли в упрощенном порядке получать землю не только для сельхозработ, не только для того, чтобы вести подсобное хозяйство, а просто для того, чтобы обустраиваться, чтобы жить.
Мне кажется, что нам нужно в каком-то плане поменять даже, если хотите, ментальность. Потому что нельзя всё время кучковаться. Нужно стараться создавать нормальные условия для жизни. И здесь очень многое будет зависеть от того, насколько эта политика правильно будет реализована в регионах.
Ведь что происходит зачастую. Приезжаешь – мегаполис, вокруг него какое-то количество маленьких населенных пунктов. И всё, после этого нигде никого нет. В то же время в самом мегаполисе зачастую ужасные условия для жизни.
О.ДОБРОДЕЕВ: Конечно. Кучно.
Д.МЕДВЕДЕВ: Кучно. Очень грязно, условия для жизни просто чудовищные, экология, мягко говоря, не на высоте. Надо распространяться по территории. Это очень важно и геополитически, и для будущего.
В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, на всех, на меня в том числе, очень большое впечатление произвели Ваши слова о том, что в нашей политической системе наблюдаются симптомы застоя. Дело в том, что если землю просят, то справедливости просто требуют и не всегда эти требования могут пройти по каналам официальной политической системы. Тем более Вы как-то сказали, что система эта "бронзовеет". Я даже, знаете, представил лица некоторых наших политиков, на которых куршавельский загар сменяется дубайским, дубайский сардинским и так далее. Образ такой очень мощный получается.
Так вот, с одной стороны такие явления в официальной политической системе, а с другой стороны раскручивается уличная политика с самыми ужасными последствиями, как мы недавно видели. Вы сказали, что нельзя допускать бардака на улицах. И, в общем, это сработало. Скажите, пожалуйста, на эти события достаточен ли только полицейский ответ?
Д.МЕДВЕДЕВ: Ответ очевиден: нет, конечно. Полиция должна быть четкой, быстрой, эффективной, действовать в необходимых случаях жестко и по закону. И мне думается, сегодня наша милиция, будущая полиция, эти качества в ряде случаев продемонстрировала, несмотря на большое количество нареканий к деятельности МВД в целом.
Но ответ не может быть только полицейским. Это очевидно, ответ должен быть системным. Политика не может уходить на улицу. Политика должна иметь свои формы реализации. Она может быть и уличной, но в рамках, установленных законом. Митинги, демонстрации, пикеты никто не отменял, только нужно получать соответствующие разрешения. Есть прямая демократия, это тоже нормально.
Я неоднократно говорил, я считаю, что мы движемся в сторону прямой демократии. В ряде случаев будут снова вводиться процедуры, которые, может быть, когда-то были забыты. Но эта политика должна приобретать и другое измерение.
Партии должны чувствовать ответственность за те полномочия, которые они получили. И наша главная политическая сила "Единая Россия" должна не просто царствовать, а должна проявлять ум, такт и силу. Должна выдвигать правильных людей. А коррумпированных и тех, кто вообще не хочет работать, соответствующим образом задвигать назад или наказывать.
Другие партии должны участвовать в обсуждении всех вопросов. То, что они в оппозиции, еще не означает, что они отрезаны от общественной жизни. Они должны откровенно говорить о всех проблемах, которые есть. Это, кстати, нужно делать и на телеканалах. И я знаю, что вы предпринимали усилия для того, чтобы наши оппозиционные партии появлялись в эфире с большей частотой. И говорили всю правду.
О.ДОБРОДЕЕВ: Сейчас это не сопоставимо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Они просили и они это получили. Сейчас очень важно, чтобы они появлялись не только на федеральных каналах, но и в регионах, потому что в регионах всегда есть возможность что-то "подзакрыть" и так далее.
Я считаю, что этот закон сработал. И вообще нельзя упиваться достижениями. Нам в какой-то период удалось достичь многого. Мы стабилизировали ситуацию в стране. Взяли под контроль очень тяжелые общественные процессы, которые были деструктивны, которые могли разнести в клочья наше государство. Это было очень важно. Но одной стабильностью развиваться нельзя. Должен быть драйв. А драйв – это как раз желание что-то делать. Это намерение преодолевать себя. Поэтому тот, кто считает, что у него все хорошо, должен остаться в Куршавеле.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, звучали такие высказывания о том, что милиция на Манежной площади вела себя недостаточно жестко в подавлении радикальных выступлений. И докладывают ли Вам о результатах расследования случая, который послужил поводом для этого?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, милиция, на мой взгляд, вела себя по-разному. Может быть, при первых попытках совершить эти незаконные действия, при возникновении погромов, насилия, милиции нужно было действовать более решительно. Это очевидно. Впоследствии милиция именно так себя и вела.
Это означает, что милиция не должна забывать тех навыков, которые должна иметь любая правоохранительная структура, как бы она не называлась. Милиция должна корректно себя вести с теми, кто не нарушает закон. Должна предельно корректно вести себя, должна помогать им. Но к тем, кто занимается насилием, кто бьет других, кто громит город, – к ним не может быть никаких сантиментов.
Они должны получить по полной программе. Они должны понимать, что такого рода выступления будут пресечены, участники будут задержаны, а впоследствии, если эти лица совершили преступление, а таковые были совершены, они сядут на скамью подсудимых и отправятся в тюрьму. Именно так и надо поступать. И никак иначе.
Что касается докладов, то, конечно, я все эти доклады получаю. В том числе о возбужденных уголовных делах. Они возбуждены по различным основаниям. Там не только хулиганство. Я считаю, что это абсолютно правильно. И все эти расследования будут доведены до конца. Они касаются и убийства футбольного болельщика, и других убийств.
И здесь я хотел бы сказать одну вещь – власть должна абсолютно симметрично, сбалансированно относиться к ситуации. Любая власть – и федеральная, и региональная. Нельзя симпатизировать какой-то одной силе и осуждать другую. Это неправильно. Нужно сделать так, чтобы все действовали в рамках правопорядка, и никак иначе. В противном случае мы можем очень сильно напрячь страну. Или одну часть страны, или другую часть. Вот это очень важно помнить.
К.ЭРНСТ: Но многие утверждают, что, собственно, все произошло даже не столько из самого убийства, конечно, это страшная вещь, а из-за того, что подозреваемые были немедленно отпущены. И поэтому было нарушено такое важное в России понятие, как справедливость.
Д.МЕДВЕДЕВ: Мне здесь нечего возразить. Сейчас по моему прямому указанию Следственный комитет возбудил уголовное дело в отношении того, почему было принято соответствующее решение и были отпущены лица, в отношении которых имелись вполне достаточные доказательства того, что именно они совершили убийство. Если такие факты будут установлены, эти следователи должны понести наказание. Это абсолютно очевидно.
Нельзя отпускать кого бы то ни было на свободу, если есть достаточные доказательства того, что этот человек совершил насильственное действие: убийство, тяжкое телесное повреждение. О чем это говорит? Почему это произошло? Я на совещании об этом говорил недавно. Что это? Элементарная коррупция, страх перед братками, которые приехали на крутых автомобилях? Почему это было сделано? Надо разобраться с этим.
ВОПРОС: Возвращаясь к теме милиции, я думаю, что минувший год останется на скрижалях российской истории как год, когда Вы начали реформу этого института. Наверное, одного из самых серьезных институтов, традиционных: сначала советских, потом российских. И в этой связи возникает вопрос. Не завершится ли все это (опасения, во всяком случае, такие есть) сменой названия? Мы изменим название "милиция" на "полиция". Да и слово "полиция", что греха таить, многим режет ухо. Как Вы думаете?
Д.МЕДВЕДЕВ: Я по этой теме неоднократно объяснял свою позицию, еще раз с удовольствием это сделаю. Конечно, вопрос не в названии. Вопрос в том, чтобы иметь эффективную правоохранительную структуру. К нашей милиции, к Министерству внутренних дел в целом накопилось огромное количество вопросов. И не потому, что там работают плохие люди. Там есть разные люди. Большинство из них все-таки люди, которые каждый день рискуют своим здоровьем, защищая нас с вами. Каждый день, подчеркиваю. Есть там, конечно, и проходимцы, как везде.
Но дело-то в том, что наша милиция, ее облик, ее приемы, законодательство о милиции – это все еще оттуда, из советского периода, когда у нас было другое общество, на улицах была другая ситуация, было меньшее количество проблем, меньшее количество возможностей. Поэтому милиция должна соответствовать уровню развития экономики, уровню развития общества.
Законодательство о милиции должно быть современным. И милиция должна, на мой взгляд, избавиться от некоторых родимых пятен, которые не лучшим образом ее характеризуют. Именно поэтому я посчитал правильным, чтобы вместе с изменением системы законодательства о милиции, подчеркиваю, это самое главное; вместе с изменением финансирования милиции, потому что с 2012 года любой лейтенант, который будет служить в милиции или в полиции, будет получать существенно больше денег, не говоря уже о вышестоящих должностных лицах; вместе с изменением базы работы, чтобы они были оснащены нормальной техникой, чтобы они работали в нормальных условиях, – нужно поменять и символ. И, как мне представляется, этим символом является в том числе и название, потому что милиция – это все-таки, в основном, в нашем понимании, еще с начала постреволюционного периода, это добровольные формирования для защиты общественного порядка.
Профессионалы во всем мире называются полицией. И здесь не должно быть никакой идеологии. Это скорее просто констатация того, что есть. Но подчеркиваю, это не главное. В принципе законодатель волен поступить, как посчитает правильным. Сейчас этот закон рассматривается и должен быть введен в действие уже практически с начала следующего года, со второго квартала.
В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, а когда Вы сказали о возвращении к забытым формам прямой демократии, Вы имели в виду общественное обсуждение закона о полиции?
Д.МЕДВЕДЕВ: Не только. Это, кстати, хороший пример был. Чтобы там ни говорили, после того, как мы провели общественное обсуждение, было получено огромное количество поправок. Часть из них, конечно, была отвергнута, просто потому, что она меняла сущностные позиции. Но значительная часть очень важных поправок была интегрирована в закон.
В.КУЛИСТИКОВ: То есть это действительно помогло законодательной работе?
Д.МЕДВЕДЕВ: Это действительно помогло. Там появились такие институты, которые, честно говоря, мы и не предполагали вводить, включая всякие интересные штуковины из практики иностранной полиции, как то звонок, например, домой в случае ареста и так далее. Кстати, об этом люди писали: "Давайте это сделаем".
Я это сделал в своем проекте. Не буду скрывать, были разные мнения, не все хотели, чтобы это было так. Но я считаю, что наше общество уже дозрело до такого уровня, чтобы у человека, которого задерживают, было право на телефонный звонок. Это, конечно, не должно мешать раскрытию преступлений, но все-таки это дополнительная гарантия его прав и свобод.
В.КУЛИСТИКОВ: А если он браткам позвонит.
Д.МЕДВЕДЕВ: Вот об этом и говорили. Об этом и говорили, что будут звонить браткам. Но, слушайте, для этого есть специальная формулировка. И если есть основания предполагать, что речь идет об организованном преступном сообществе, и звонок будет именно туда, то тогда, конечно, этого допускать нельзя.
Если человек звонит домой, это другое дело. И потом, знаете, я вам прямо скажу, я все-таки юрист по образованию и в разных местах бывал, и практику проходил в прокуратуре, в милиции бывал неоднократно на всяких разных мероприятиях. Надо тоже учиться работать по-новому нашим коллегам. Нельзя создавать себе стерильные условия. Проще всего "законопатить" в тюрьму и потом выбивать показания. Но мы же понимаем, чем это заканчивается. Дело разваливается в суде. И в результате возникает ощущение, что преступников отпустили. Доказательства надо собирать правильно.
Но возвращаясь к демократии. Это не только обсуждение законопроектов. Сейчас, кстати, мы обсуждаем законопроект об образовании, тоже огромная тема, которая волнует людей не меньше, чем милиция и правопорядок. Я говорю даже о более широком понимании демократии.
Понимаете, сегодня демократия – это не только представительная демократия, когда кого-то избрали в парламент, например, или в законодательный орган того или иного субъекта Федерации. Это все-таки непосредственное выражение людьми своего мнения. Тот, кто пользуется электронными средствами массовой информации, тот, кто использует глобальную Сеть, тот знает, зачастую мнение формируется в Сети. Оно может быть и абсолютно ошибочным. Но, тем не менее, оно формируется. Более того, в ряде случаев люди напрямую выражают свою позицию.
И я считаю, сегодня любой политик, кем бы он ни был – Президентом или сельским старостой, – должен обязательно смотреть за общественным мнением, получать информацию и непосредственно общаясь с людьми, и через всякого рода электронные возможности. Поэтому я думаю, что, может быть, когда мы добьемся уже соответствующего уровня фиксации воли, как говорят юристы, почему бы нет? Почему не представить себе, например, проведение даже тех же самых референдумов с использованием интернета? Я уже не говорю об обычном голосовании за того или иного кандидата.
ВОПРОС: Знаете, референдумы, общественные отношения, обсуждения – всегда ли они хороши? Допустим, речь идет о какой-то стройке. И вот, понимаете, мы начинаем с вами эту стройку обсуждать с привлечением общественности. Россия, думаю, первое место в мире занимает по числу "святых мест" на квадратный метр. Лес шумит, пакеты валяются, на ветках презервативы использованные висят – любимое место отдыха. "Святыня", понимаете? Дальше – луг. По нему Пушкин пробегал за Анной Петровной Керн. Следы остались, понимаете, - тоже трогать нельзя.
Где стоить дороги, где строить новые здания? Непонятно. Не получится ли, что если мы будем каждую стройку так обсуждать, в Китае возникнут новые города, новые дороги, новые сооружения, а у нас будут только дискуссии? Короче, не видите ли Вы риска в том, что медведевская модернизация будет так же заболтана, как была горбачевская перестройка?
Д.МЕДВЕДЕВ: Не любите Вы, Владимир Михайлович, нашу общественность.
В.КУЛИСТИКОВ: Обожаю, ну что Вы. Это же пушечное мясо для наших ток-шоу. Как я их могу не любить?
Д.МЕДВЕДЕВ: Ладно. Без комментариев эта часть. А по существу вопроса: Вы знаете, конечно, общественные процессы не должны быть деструктивными. И они должны проходить в установленных законом рамках. Это правда. Но с другой стороны, знаете, наши чиновники, да они плевать хотели на эту общественность. Они ничего не слышат, и слышать не хотят. Вот Вы приводите пример со стройками. Я понимаю, что Вы, наверное, говорите, скажем, о Химкинском лесе…
В.КУЛИСТИКОВ: Да.
Д.МЕДВЕДЕВ: …Говорите о чем-то сходном. Это как раз примеры того, когда все, начиная от Правительства и заканчивая местными властями, могли бы проявить некоторое большее внимание к общественным тенденциям. И договориться о том, что будет происходить, изначально. Там действительно нет ничего фатального. И сейчас то решение, которое принято, на мой взгляд, вполне сбалансировано.
Мы общественность послушали, в то же время не погубили проект, и сам по себе Химкинский лес, который может рассматриваться как единое целое, хотя специалисты говорят, что его не существует, вырастет в своем объеме. Потому что принято решение на каждое спиленное дерево пь пять новых. То есть в конечном счете это всё закончилось положительно, на мой взгляд. Но для этого пришлось применять власть. Мне пришлось приостанавливать стройку. А это очень экстравагантное решение.
Неплохо бы, чтобы все наши чиновники научились правильным образом договариваться. Но это не значит, что общественность, в самом широком смысле этого слова, должна вести себя абсолютно безответственно. Потому что, мы же понимаем, там тоже разные люди. Некоторые денежки принимают за то, чтобы, допустим, мешать тем или иным экономическим проектам.
Не буду скрывать, правоохранительные структуры ко мне приходили и докладывали: за то, чтобы отказаться, скажем, от активной общественной позиции, просят чемодан с деньгами. Я говорю – соглашайтесь. И в этом момент нужно задерживать этих общественников. Потому что такая общественная активность – это преступление. Но в целом я считаю, что власти и общественности, власти и неправительственным организациям нужно научиться правильно друг с другом работать. Так во всем мире. Никому не нравится, когда палки в колеса вставляют, а все, естественно, хотят работать без учета общественного мнения. Но в силу того, как сложились традиции, в силу законодательства – у них же умеют работать. И нам надо учиться.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, есть классическая латинская фраза о том, что глас народа – глас Божий. Но при всем при том, у государства есть необходимые экономические решения, в том числе, например, повышение пенсионного возраста. Во Франции ли, в России ли – любой референдум, понятно, на эту тему провалится. Поэтому есть вещи, необходимость, вынужденность которых большая аудитория не может осознавать. Потому что это касается каждого и для каждого это в определенной степени дискомфортно.
Д.МЕДВЕДЕВ: Референдумы нужно проводить только по тем вопросам, которые отнесены к вопросам, по которым принимается решение на референдуме. По всем вопросам референдумы не проводятся. Более того, есть, как Вы правильно сказали, не популярные вещи, по которым решение принимать надо, а общественное мнение настроено против. Здесь нужно просто объяснять позицию, объяснять людям, почему нужно делать то или иное дело, почему нужно принимать это решение, почему нужно, допустим, сохранять деньги.
Но в любом случае, мне кажется, большая вовлеченность гражданского общества в обсуждение вопросов нашей стране явно не повредит. У нас такие глубокие тоталитарные традиции, что нам еще их изживать и изживать. И пока дергаться по поводу того, что общественность села на шею, мне представляется абсолютно безосновательным.
И возвращаясь к тому, что Вы так красиво объясняли, Владимир Михайлович, по поводу того, не заболтают ли модернизацию, как заболтали перестройку, я читаю тоже об этом суждения, знаете, можно заболтать всё, что угодно, безотносительно к названию.
Главное, чтобы люди этого хотели. Ведь почему возник диссонанс в 80-е годы? Мы-то с вами это помним. Потому что власть наверху говорила одно, а внизу происходило совсем другое. Если будет такой разрыв между позицией власти, между позицией того же самого Президента, Правительства, партии, допустим, которая принимает решения, и реальными процессами внизу, то тогда провалится и модернизация. И это будет очень плохо. Потому что следующая модернизация, которая будет осуществляться уже, скажем, другими людьми, она будет иметь большую цену. И она будет начинаться с гораздо более низкого уровня. Деградация станет тогда очень серьезной.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, одной из самых острых дискуссий общественных в уходящем году было обсуждение ситуации по поводу строительства Охта-центра. Конечно, самая острая была в Питере дискуссия, мы активно тоже приняли в ней участие.
В.КУЛИСТИКОВ: Не любите вы "Газпром".
О.ДОБРОДЕЕВ: На чьей стороне?
К.ЭРНСТ: На стороне тех, кто был против. И на данный момент ситуация, на мой взгляд, благоприятно разрешилась.
Д.МЕДВЕДЕВ: Телевизионная демократия.
К.ЭРНСТ: Я хотел бы воспользоваться этой ситуации и спросить: Дмитрий Анатольевич, а какова была Ваша роль в принятии окончательного решения?
Д.МЕДВЕДЕВ: Это такой вопрос, который требует прямого ответа, видимо. Но Вы знаете, я не считаю себя большим специалистом в области архитектурных решений. Некоторые мои предшественники художниками занимались, поэтами. Мне бы не очень хотелось идти по их пути и соответствующие эпитеты использовать, сами помните какие. Но, когда речь идёт о таком городе как Петербург, а это не только мой родной город, это всё-таки наша вторая столица, очень красивый город, это особое место, все решения должны быть выверены. И, если возникает ситуация, когда значительная часть горожан, причём людей титулованных, подготовленных, говорит – это не впишется, поневоле начинаешь думать: впишется – не впишется. Ещё раз говорю, я не эксперт, и я таких решений не принимал. Это решение городских властей – сначала эту стройку инициировать вместе с "Газпромом", а потом её закрыть или перенести, скажем, этот архитектурный объект на какое-то другое место. Это всё их компетенция. Но мне пришлось сказать об этом вслух для того, чтобы привлечь к этому большее внимание, чтобы эти процессы проходили в более цивилизованном ключе. Чтобы голос людей был услышан. У Президента в этом плане достаточно сильный голос.
К.ЭРНСТ: Мы заметили. Дмитрий Анатольевич, на протяжении уходящего года одна из самых острых дискуссий и большая тема, которую вы анонсировали, – это борьба с коррупцией и борьба со взятками. Есть, безусловно, известное Вам, как юристу, понятие легисламия. А своим коллегам я хотел бы пояснить.
Д.МЕДВЕДЕВ: Объясните, объясните. Потому что сейчас все вздрогнули – и те, кто смотрит нашу программу.
К.ЭРНСТ: Легисламия – это утверждение о том, что принятие законов не может изменить реальность, не может изменить сложившую экзистенциальную ситуацию.
И не легисламия ли это? Что нужно сделать, чтобы победить сложившуюся, к прискорбию, в ментальности и в столетиях российскую коррупцию.
Д.МЕДВЕДЕВ: Тема такая достаточно актуальная, потому что я на эту тему стал рассуждать, если Вы помните, некоторое время назад, когда сказал, что Россия больна пренебрежением к праву. И это сложилось не сейчас, не при советской власти – это сложилось ещё много веков назад. Так было устроено наше общество, что веры в закон, в суд особой не было никогда. А, наоборот, вера была только во что: только в хорошего царя и в силу. Это неправильно. Мы должны сделать всё, чтобы поднять авторитет закона, чтобы люди соблюдали закон не из-за страха, а потому что неприлично его нарушать. Именно на этом основана система общественных отношений во всех цивилизованных обществах. И в этом случае эта болезнь тогда исчезнет. Есть у меня какая-то сильная "таблетка" от этого? Я вам прямо скажу – нет. Терапия должна быть растянута. Потому что хирургическими методами здесь ничего не сделать.
Надо работать, надо объяснять людям, почему правильно соблюдать закон, почему это проще, чем его нарушать, и, самое главное, нужно, чтобы государственные служащие давали примеры правильного поведения. Конечно, если люди смотрят, что коррупция проткнула всё общество, всё государство, – значит, чтобы там мы ни говорили, это воспринимается как болтовня: значит, они наверху болтают, а у нас взятки тянут.
Значит, поэтому это не только прививка к законопослушному поведению, но это и применение силы – силы какой: силы государства. У нас в прошлом году было уже довольно много дел по коррупции. В этом году приблизительно тысяча человек, на сентябрь месяц, по-моему, была посажена в тюрьму за получение взятки, 1700, – за то, что они взятку давали. Взяткополучателя поймать зачастую труднее. Из них около двух тысяч – это сотрудники правоохранительных органов: милиция, прокуратура; я посмотрел – даже 18 человек по-моему из судебной системы, хотя она очень закрытая, и, действительно, в этом смысле судьи всегда обладают особым качественным иммунитетом. Тем не менее эти процессы идут и в отношении судейского корпуса.
Это очень важно, потому что уже около трёх тысяч уголовных дел с перспективами, очень высокими перспективами посадок – это всё-таки знак. Конечно, наши люди самоотверженные зачастую, их эти примеры не вдохновляют: поймают, но не меня; чёрт с ним, значит, посижу пару лет, зато дети будут обеспечены. Но всё-таки эти примеры должны действовать. И наказание должно быть суровым.
Мы изменили целый ряд законодательных актов, я поддержал идею ввести кратный штраф за взятку. Причём в ряде случаев это может быть стократный штраф. И если взятка даже относительно небольшая по российским меркам, скажем 30 тысяч рублей (эквивалент тысячи долларов), то, когда это уже сто тысяч или три миллиона, это уже серьёзные деньги. Но у нас-то берут и другие деньги.
К.ЭРНСТ: Получается, Вы полагаете, что жадность сильнее страха.
Д.МЕДВЕДЕВ: В общем, где-то этот момент должен приниматься во внимание. Потому что люди думают и о своём материальном положении, это очевидно абсолютно. Одно дело, когда тебя просто поймали, ты посидел несколько месяцев в тюрьме, потом тебя выпустили, а другое дело, когда есть карательная санкция и, допустим, то или иное имущество, которое обнаружат, может быть подвергнуто такому взысканию. Или потом платить будешь всю жизнь.
О.ДОБРОДЕЕВ: И в развитие темы коррупции. Пожалуй, самым драматическим происшествием этого года были события в Кущёвке. И в России в разных местах, в общем, мы знаем по этому году, немало таких населённых пунктов, где наши граждане практически зажаты с одной стороны криминалитетом и чиновниками с другой стороны, где образуются такие устойчивые объединения, которые практически душат, давят наших сограждан, потому что после Кущёвки была ещё история в Гусь-Хрустальном, арест мэра города Энгельса. Как с этим бороться, Дмитрий Анатольевич?
Д.МЕДВЕДЕВ: Очень важная тема, хорошо, что Вы её затронули. Потому что мы все помним 90-е годы, я тогда не работал ни в Правительстве, ни в Администрации, жил в Петербурге, и у многих из нас возникало ощущение, что наверху, на федеральном уровне зачастую концентрируются разные люди, в том числе преступники. Они проникали в Государственную Думу, проникали в другие органы власти. Я считаю, что за последние годы нам удалось серьёзно почистить федеральный уровень. Да, есть преступность, есть коррупция, но откровенно криминальные элементы всё-таки отрезаны.
А вот на территориальном уровне, на муниципальном уровне ещё очень большое количество людей, которые живут совершенно по другому кодексу. И там нужно проводить, по сути, чистки. Не так, конечно, как это происходило, может быть, в приснопамятные времена, но нужно отсекать таких людей от власти.
Они иногда имеют значки и партбилеты самой выдающейся нашей политической силы. Это не значит, что, допустим, правящая партия или какие-то другие партии должны закрывать на это глаза. Надо, наоборот, их разоблачать, показывать их и выгонять – это будет способствовать авторитету партии. Поэтому – возвращаясь к этой проблеме – это проблема ответственности властей, региональных властей и местных властей.
Знаете, когда я начал разбираться с ситуацией вокруг Кущёвской, то меня поразило то, что была какая-то ватная ситуация. Мы ничего не слышали, мы не знаем, или, наоборот, мы говорим, а правоохранители на это не реагировали. Правоохранители то возбуждали уголовные дела, то их прекращали. В зависимости от того, кто, видимо, зайдёт в какой кабинет. Газеты об этом писали, и ничего не происходило. Так вот именно поэтому сами губернаторы, кстати, обратились ко мне с просьбой, говорят, издайте такой указ, чтобы не мы, не правоохранительные структуры не могли отъехать, сказать – у нас, знаете, ушки закрыты, мы ничего не слышали. Или, наоборот, мы говорили, предупреждали всех, милицию предупреждали, прокуратуру – они ничего не сделали. Поэтому взятки гладки.
Вот теперь пусть каждый месяц собираются и слушают друг друга под протокол. Есть какая-то ситуация типа Кущёвской, есть подозрение, что там банда работает, отразите это всё, а там уж мы разберёмся. И, если кто-то не предпринял соответствующей реакции, если она не последовала, тогда будем прямо увольнять тех, кто это сделал. А тех, кто просто закрыл на это глаза, допустим, по корыстным соображениям, их, конечно, нужно сажать в тюрьму.
Но там следствие не закончено. Я уверен, что там помимо разборок собственно с бандитами, необходимо разобраться со всеми правоохранительными структурами, которые там работали. Очевидно абсолютно, что это не просто близорукость – это коррупция. И эта коррупция там носила системный характер. К этому мы ещё вернёмся.
В.КУЛИСТИКОВ: Дмитрий Анатольевич, я помню как Вы очень широко и полно осветили проблему жилищно-коммунального хозяйства, поэтому я, если позволите, Вас о ЖКХ не буду спрашивать – я Вас спрошу об МБХ, о деле Ходорковского.
Д.МЕДВЕДЕВ: Заход интересный.
В.КУЛИСТИКОВ: О деле Ходорковского. Вы знаете, он мне напоминает сейчас портрет Дориана Грея нашего российского бизнеса. То есть все бизнесмены творят примерно то, в чём обвиняют Ходорковского. Но "паяют" всё только ему, да ещё его подельнику Лебедеву. Скажите, пожалуйста, не слишком ли жёстко жернова нашей судебной системы перемалывают судьбы этих людей? Что Вы думаете об этом – как юрист и как человек?
Д.МЕДВЕДЕВ: Давайте я сначала скажу, что я думаю об этом как Президент. Так вот, как Президент об этом я думаю следующее: что не Президент, не любое иное должностное лицо, состоящее на государственной службе, не имеет права высказывать свою позицию по этому делу или по какому-то другому делу до момента вынесения приговора – или обвинительного, или оправдательного, это совершенно очевидно. Что же касается моей позиции как юриста – не по этому делу, подчёркиваю, а вообще в целом по ситуации, то, знаете, юристы действуют в пространстве возможного. И правоохранители. Если есть доказательства того, что и другие лица совершали сходные преступления, то тогда где эта база? Где эти возбуждённые дела? И тогда, действительно, допустим, за сходные преступления должна следовать ответственность. Потому что по одному из эпизодов такая ответственность уже последовала. Я сейчас говорю только о текущем деле в суде.
Так вот, если эта база есть, мне бы хотелось, чтобы её достали, принесли и сказали (мне ли, допустим, или Генеральному прокурору, что, наверное, правильнее по понятным причинам), есть доказательства того, что такие-то крупные бизнесмены, представители нашего бизнеса совершали такие-то преступления. Давайте дадим этому ход. И, если в этом случае никакого движения не будет, тогда Вы правы, тогда это избирательное правосудие.
Но я пока таких доказательств у себя на столе не имею, хотя я не прокурор – я всё-таки гарант Конституции. Но я имею право дать поручение прокурору разобраться, поэтому, если у меня появятся, я такое поручение дам. Это вопрос конкретной доказательственной базы. А всё остальное – это суждение. Очевидно, что во всех странах, во всех обществах не все преступники сидят в тюрьме и не все подвергаются ответственности. Это вопрос доказательств. Несите, будем работать.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, в Москве и, в общем, во всех крупнейших российских городах на протяжении последнего года почти ежедневно гибнут люди от применения травматического оружия. Когда Вы видите это по телевидению или в интернете, не возникало у Вас в течение уходящего года желание запретить "травматы" полностью?
Д.МЕДВЕДЕВ: Возникало, конечно. И, более того, все те процессы, которые сейчас идут в Государственной Думе, они были инициированы мной. Я ещё почти год назад этой темой озаботился и давал поручения Министру внутренних дел подготовить соответствующий законопроект. Сейчас этот законопроект проходит через Государственную Думу. Он направлен на ограничение применения травматических средств. Они будут в большей степени приравнены к огнестрельному оружию. Потому что очевидно, что при использовании этих травматических средств с ближнего расстояния они способны причинять летальный эффект. И в этом смысле их оборот не должен практически отличаться от оборота других летальных средств поражения.
Есть возможность вообще запретить их хождение. Нужно это взвесить. Потому что если посмотреть на текущую криминологическую ситуацию, то, несмотря на то, что эти случаи на слуху, конечно, к сожалению, гораздо больше преступлений у нас совершается с применением огнестрельного оружия, с применением ножей и иных подручных средств. Но эти преступления на виду. Появился просто отдельный класс преступления. Человек, который положил в карман такой псевдо-Макаров, в котором заряжены травматические средства, чувствует себя чуть ли не ковбоем, и это уже не оружие самозащиты, а оружие нападения, оружие угрозы. Конечно, это вопрос воспитания и вопрос правового регулирования. Сейчас эти решения будут приняты, будет мало – придётся запретить вообще.
К.ЭРНСТ: Опасность, на мой взгляд, заключается в том, что человек, с одной стороны, чувствует себя ковбоем, а с другой стороны – он чувствует, что убить-то не должен, и поэтому это не смертельно опасно для него.
Д.МЕДВЕДЕВ: Пониженный порог возникает, это правильно. И поэтому, кстати, в законопроекте много говорится о том, что должны быть полноценные курсы, которые проходит человек при получении разрешения на владение таким оружием. Это оружие – это не просто финтифлюшка, которая в кармане лежит и которой можно похвастаться, какая она красивая. Иностранные всякие образцы привозят, вообще я даже не знаю, надо ли это, чтобы, так сказать, это имело хождение в нашей стране. Так что мы разберёмся с этим.
О.ДОБРОДЕЕВ: Вы ведь лично следите за всеми резонансными преступлениями громкими…
Д.МЕДВЕДЕВ: Я обязан это делать.
О.ДОБРОДЕЕВ: И не возникает ли у Вас зачастую ощущения противоборства силовых структур? Скажем, Следственный комитет, который начинает конфликтовать с прокуратурой, прокуратура, которая конфликтует с милицией, – и всё это иногда создаёт такое достаточно вязкое, непростое ощущение, в том числе и у тех, кто со стороны наблюдает за этой ситуацией.
Д.МЕДВЕДЕВ: Так скажу – конфликты конфликтам рознь. Почему во всём мире есть не одна служба, спецслужба, а несколько, – как правило, в крупных странах? Почему разные правоохранительные структуры занимаются соответствующей деятельностью? Именно для того, чтобы они, что называется, ловили мышей, где-то, пардон, и приглядывали друг за другом. Это конкуренция, человеку она свойственна. Но это должно всё проходить в законодательных рамках. Именно поэтому прокуратура должна надзирать за следствием: и следствием, которое сейчас выделяется из прокуратуры по моему решению, и за следствием, которое пока остаётся в милиции, в Федеральной службе безопасности, в некоторых иных структурах, где есть следствие и дознание.
С другой стороны, конечно, если это всё превращается в сведение счетов, вброс компроматов, в личный пиар, когда наперегонки кто-то вылезает на камеру и говорит: вот мы приняли решение, а они, мерзавцы, взяли и отпустили, – это неправильно. И за это надо наказывать.
Я надеюсь, что сегодня некоторые мои коллеги по правоохранительному цеху это услышат. Вести себя нужно корректно. Но с учётом того, что обсуждают не только взаимоотношения внутри правоохранительного цеха, внутри правоохранительной корпорации, но обсуждают и ситуацию в СМИ, мне бы хотелось, для того чтобы немножко вас заставить пообщаться друг с другом, вам вопрос задать. Вы знаете, он такой тоже довольно резонансный, потому что я смотрю за тем, как обсуждается в интернете ситуация в средствах массовой информации. Не так давно прозвучал целый ряд упрёков в адрес электронных СМИ и прежде всего каналов в том, что они фильтруют информацию, в том, что они не дают правды, в том, что у них есть специальные решения о том, чего показывать, чего не показывать. А из-за этого, несмотря на то, что у нас прекрасное телевидение и смотреть его действительно интересно, новостная лента убогая: не показывают того, что должны показывать, – стало быть, нет свободы слова. Есть что сказать на эту тему?
В.КУЛИСТИКОВ: Да, конечно есть.
Д.МЕДВЕДЕВ: Скажите.
В.КУЛИСТИКОВ: Я думаю, что вообще, Вы знаете, вопрос о свободе, он очень интимный. Если человека спросить, свободен ли он, – Вы знаете, это всё равно что спросить его, счастлив ли он, понимаете, счастлив ли он в любви. Мне кажется, что свобода – это внутреннее ощущение.
Д.МЕДВЕДЕВ: Правильно.
В.КУЛИСТИКОВ: И на этот вопрос может ответить каждый, кто работает в СМИ, индивидуально. Я как работник СМИ могу Вам сказать, что я всегда был свободен, когда работал в СМИ: и на телевидении, и когда я работал на радио "Свобода", я тоже был свободен, хотя, знаете, у американцев не забалуешь, там строго всё очень.
Д.МЕДВЕДЕВ: А в "Газпроме" баловаться можно?
В.КУЛИСТИКОВ: Да, конечно, в "Газпроме" совсем другая обстановка.
Что же касается вопроса – Вы знаете, есть редакционная политика, и, безусловно, эта редакционная политика может обсуждаться. Но это не вопрос свободы. Потому что делать телевидение, делать творчество, быть в опасных местах, рисковать могут только свободные люди. То есть я считаю, что, понимаете, степень свободы, об этом, конечно, можно судить каждому, но без свободы не могло бы быть такого телевидения, которое есть у нас.
Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. А Вы?
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, я считаю, что свобода на телевидении ограничена. Она ограничена законом. Она ограничена представлениями о морали и нравственности, ограничена сотрудничеством с властью, ограничена сотрудничеством с общественными структурами. Она ограничена субъективностью людей – не только нас, руководителей каналов, а огромного количества людей, которые делают телевидение. Я понимаю характер претензий, но тем не менее телевидение, которое не ограничено диктатурой, не ограничено цензурой, и в этом плане я думаю, что современное российское телевидение ничем не отличается по степени ограничения свободы от телевидения крупнейших демократических стран.
Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. А Вы?
О.ДОБРОДЕЕВ: Я думаю, что уровень свободы всегда соответствует времени, тому историческому периоду, который переживает страна. Я считаю, что сейчас один из самых высоких уровней свободы за всю историю нашего телевидения. И мне в общем есть с чем сравнивать. Я работал на советском телевидении, работал на НТВ, которое сейчас возглавляет Владимир Михайлович [Кулистиков], в 90-е годы. Сейчас возглавляю крупнейший государственный холдинг [ВГТРК]. Знаете, просто в качестве такого примера, я очень хорошо помню 90-е годы, когда Геннадий Андреевич Зюганов, он не даст соврать, годами не мог появиться на телевидении.
Другой пример. Я не хочу говорить о политиках более мелкого, скажем так, эшелона, но выдающиеся деятели нашей культуры, Солженицын – много лет, Наталья Дмитриевна Солженицына не даст соврать, в течение по крайней мере трёх лет ему было жесточайшим образом запрещён в самые либеральные времена доступ на телевидение. Это был Солженицын. Я, к слову, не хочу сказать плохого про 90-е, как это происходит сейчас. Потому что, знаете, власть была в тот момент как воробей на ветке: ветер сильно дует, и вообще может снести абсолютно всё. Тем не менее надо смотреть правде в глаза. А если говорить о свободе, то, мне кажется, два принципиальных момента. Прежде всего, свобода – это свобода журналистов, которые обеспечивают информацией, телевизионной информацией из горячих точек, от Цхинвали до Багдада, не только Россию, но и весь мир. И это свобода телезрителей. Ещё один принципиальный момент. Если десять лет назад, когда мы привели в Россию канал "Евроньюс", потом появился канал "Россия-24", это всё прямоэфирные каналы. После Ваших решений через два-три года в России будет 20 телевизионных каналов. Это совершенно иной уровень свободы. Поэтому я говорю, свобода – она соответствует времени и тому периоду, который переживает страна.
Для нашего времени я считаю, что, честно говоря (мы все читаем, что пишут и как зачастую оценивают телевидение), многие оценки, если не большинство, высокомерные. Потому что всё-таки это тяжелейший труд многих людей, и обидно бывает именно за тех, кто в этот момент находится в горячих точках, в поле и обеспечивает всех принципиально важной информацией.
Д.МЕДВЕДЕВ: Раз я вас спровоцировал на такую дискуссию – мне кажется, это полезно. Я тоже два слова скажу. На мой взгляд, правы, конечно, вы все, и в то же время это ваша личная авторская позиция. Ощущение свободы действительно у каждого индивидуальное, и это абсолютно правильно. Я недавно, выступая в Питере, сказал, что мы можем считать себя развитой демократией только тогда, когда каждый человек скажет себе – я свободен. Если есть люди, которые считают, что они несвободы, мы не можем так относиться к тем политическим успехам, которые достигли.
Свобода, действительно, дана нам в ощущениях. Но при этом есть законы жанра и есть законы государства. И в этом смысле вы все абсолютно правы. Эти законы действуют не только в России – они действуют везде. Но чего, на мой взгляд, не должно быть, так это пропасти между, условно говоря, перечнем важных событий, которые формируются в жизни, и перечнем тех событий, которые показывают "Новости".
Здесь могут быть разные оценки. И для кого-то, скажем, "Викиликс" – это событие номер один. А для кого-то сосульки, которые копятся в городе, это событие номер один. А для кого-то – подписание СНВ. Сами каналы должны давать приоритеты, что важнее, что менее важно. Потому что иногда я слышу упрёки, почему они не показывают вот это сразу же. Это вопрос редакционной политики, что вам кажется более правильным. Но повестка дня, перечень новостных событий, если он в течение, допустим, суток формируется, он, конечно, не должен иметь драматического разрыва с интернетом, с другими средствами массовой информации. На мой взгляд, именно так это сегодня и выглядит.
Если вы не возражаете, то мы можем вернуться к прежнему порядку: не я вас буду спрашивать, а вы меня, – хотя я могу продолжить.
О.ДОБРОДЕЕВ: Тогда для того, как Вы сказали, чтобы не было пропасти в нашем разговоре, вопрос о Министре обороны Сердюкове.
Д.МЕДВЕДЕВ: Вздрогнул Анатолий Эдуардович.
О.ДОБРОДЕЕВ: Да, а вопрос такой. С одной стороны, очень много было сделано в минувшем году для материально-технического обновления армии. Расходы в полтора раза выше, чем были до этого. Но очень много, скажем так, непонятных вещей, которые заставляют задать вопрос, а не чудит ли Министерство: скажем, прекращение приёма в высшие военные учебные заведения, очень резонансная история. Как бы Вы это прокомментировали?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, прокомментирую абсолютно серьёзно. Я считаю, что Министерство работает много; безусловно, как любое очень большое министерство, совершает ошибки, но в целом реализуют ту политику, которая установлена Верховным Главнокомандующим, то есть мной. А эта политика заключается в том, чтобы создать дееспособную армию. Наша армия, как и милиция, к сожалению, до сих пор во многом советская. Не потому что советская была плохая – время было другое, размер страны был другой, задачи были другие. Надо отреформировать армию.
Реформа армии – это изменение численного состава, уменьшение количества офицеров и увеличение им заработной платы, радикальное увеличение заработной платы. Потому что, по сути, мы выходим на такую заработную плату, на такое денежное довольствие офицера, которое абсолютно сопоставимо с развитыми экономиками. У нас лейтенант будет получать с 2012 года 50 тысяч рублей. Это только самое начало. А тот, кто командует подразделениями, – 150-180 тысяч. Это деньги, которые сопоставимы с самыми развитыми вооружёнными силами. То же касается жилья. Огромнейшая программа.
Давайте смотреть правде в глаза. В прежние годы никогда жильём для офицеров не занимались. У офицеров была хорошая зарплата. Я помню, когда я ещё заканчивал университет, мне говорили: "Может, тебе в армию пойти, сразу 250 рублей будешь получать, а потом, глядишь, полковником станешь, будешь 500 получать". Да, зарплата хорошая. А жильё? Если ты попал куда-нибудь на точку – и будешь там всю жизнь без жилья, без всего, вообще где-то. Впервые за это взялись.
Только за два года почти сто тысяч квартир передаём офицерам, которые увольняются. И эта программа будет закрыта за ближайшие два года, потому что после принятия решения ещё некоторое количество офицеров высвобождается. Служебным жильём всех обеспечим, как договаривались.
Конечно, ряд процессов болезненный. Мы сокращаем людей, соответственно у нас сжимаются определённые возможности. Меньшее количество подразделений для того, чтобы были более эффективные меры предприняты в войсках, для того, чтобы армия была более эффективной. Поэтому в высших учебных заведениях наступила эта пауза.
У нас огромное количество офицеров выходило из высших военных заведений, училищ, университетов и потом, по сути, пополняло ряды безработных. Либо просто отсиживало время для того, чтобы дождаться увольнения из Вооружённых Сил. Знаете, недавно встречался с офицерами; я говорю – как дела, они говорят – высвобождение довольно приличное, говорят, но мы честно Вам скажем, остались самые подготовленные, те, кто реально любит Вооружённые Силы, кто хочет служить. А те, кто случайно попали, они увольняются. Но увольняются не в никуда – они увольняются с квартирами, с пособиями, их переподготавливают. Именно поэтому сейчас взята эта пауза в два года на подготовку офицеров. Как только соответствующий период закончится, набор в высшие военные заведения будет восстановлен – в меньших объёмах, но мы должны исходить из реального размера армии. А армия у нас будет того размера, который полностью соответствует нашим задачам, нашей территории и нашему населению.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, Вы сейчас упомянули "Викиликс". Мировое телевидение и пресса сделали интернет-ресурс "Викиликс" главным информационным брендом этого год
Версия для печати | Обсудить на форуме
Все новости